green_fr | Сто лекций с Дмитрием Быковым

У Быкова почему-то получилось сразу две лекции про 1982 год: одна про «Хочу быть дворником» Михаила Веллера и вторая про «Приказано выжить» Юлиана Семенова.

С Веллером у меня очень личные отношения. Я уже не помню, каким образом в институте мне попала в руки его книга (Майк?), но я настолько влюбился в автора, что тут же купил на рынке его трёхтомник (и долго ждал четвёртого тома, потому что три тома были оформлены карточными мастями, а мастей, как известно, четыре). Там были, конечно же, «Байки Невского проспекта» — читая их, я вспомнил, как ещё дома мне папа подсунул рассказ про Хачатуряна и Дали: уморительно смешно, но не за эти байки я полюбил Веллера. Там был томик «Приключений майора Звягина» — я его прочитал на одном дыхании, как боевик, а потом ещё несколько раз перечитывал, и до сих пор деликатно пытаюсь подсовывать кому не лень, настолько эта книга мне кажется «правильной». Это такая «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», но разжёвано для тупых, с примерами и без всякой мистики-философии. Книга, которая буквально вбивает в голову мысль: хочешь — делай! Даже не так: хочешь = можешь = сделаешь! Но самым любимым был у меня третий том, том рассказов, и именно про рассказы читал лекцию Быков.

Рассказы я даже не перечитывал, я их знаю, наверное, наизусть. Даже странно пытаться что-то сформулировать о настолько родном, давно и плотно вошедшем в твою жизнь (как вы относитесь к тому, что у вас две ноги?), поэтому буду комментировать комментарии Быкова.

Быков рассматривает сборник «Хочу быть дворником» с двух точек зрения. Во-первых — это как бы exercices de style, демонстрация автором всех возможных вариантов написания рассказа. Мне самому этого было совершенно не видно, как минимум я бы так не сформулировал, но я помню собственное восхищение перед «Колечком» — да, виден Акутагава, но до чего же хорошо сделано! Я его сразу же по кругу несколько раз прочитал.

А вторая точка — в этом сборнике впервые появляется мысль Веллера «о смысле жизни». Мысль о максимуме амплитуды эмоций. Вот эти вот все мысли, которые помогли мне в своё время ответить на вечные вопросы: как и зачем нужно жить. Веллер на эту тему написал потом ещё тысячи страниц, разжевал свои мысли до такой степени, что я в какой-то момент перестал его читать (мы ходим по кругу, чёрт, мы ходим по кругу, чёрт, мы ходим по кругу...) — Быков говорит, что у Веллера продолжают появляться новые, интересные мысли, нужно бы как-нибудь попробовать почитать что-нибудь свеженькое.

Книгу про Штирлица я не осилил. Наверное, Быков прав — это качественная проза, увлекательный детектив и всё такое. Но вот совершенно не моё чтиво. Как минимум — я уже на третьей странице потерялся среди всех этих Шульцов, Вольфов и Куртов. Знакомые по фильму персонажи ещё хотя бы как-то выделялись из этой толпы (они у меня говорили в голове голосами Тихонова, Броневого или Табакова), но с новыми мне нужно было бы рисовать схему книги, а это не настолько затронувший меня роман, чтобы я начал рисовать (последний раз я делал схему для «Калейдоскопа»

skuzn — при всей моей любви к Штирлицу, Юлиан Семёнов пишет для меня не на том уровне). Плюс очень странное ощущение несоразмерности персонажей. По фильму (да и по логике) Штирлиц — большой чин, но по сравнению с теми же Мюллером и Шелленбергом — он шестёрка, не говоря уже о Бормане. В книге же такое ощущение, что он разговаривает с ними если не свысока, но как минимум на равных. Примерно как в анекдотах. Не смог читать долго.

До того, как бросил, успел наткнуться на прекрасное рассуждение Штирлица (он пытается оценить риск быть засвеченным с радисткой — помните легендарный эпизод фильма «Ингрид, застегни булавку»?): «Хорошо, а если пограничная служба ввела очередное подлое новшество с тайным фотографированием всех, кто пересекает рубежи рейха?»
Предлагаю заголовки в завтрашних газетах: «Штирлиц назвал big data „подлым новшеством“!!1»

А ещё Штирлиц делится с каким-то очередным Гансом-Куртом-Фрицем рецептом итальянского кофе под названием «капучини»: «Это когда в горячий кофе кладут мороженое и образуется совершенно невероятная шоколадная пена». Непонятно, Семёнов ли был не в курсе, как делается капучино, или в те времена действительно были альтернативные рецепты (Википедия такого не знает)?

В какой-то момент фашисты в очередной раз кричат о евреях-коммунистах, а мы с

sasmok как раз смотрим Парфёновских «Русских евреев» (хороший фильм — не лучший его, но добротный, смотреть интересно), и вдруг у меня в голове склеилось. Действительно (судя по Парфёнову, но и не только) русская революция 1917 года (прежде всего мартовская, но и октябрьская тоже) очень сильно изменила статус евреев России. Из нации изгоя они стали источником кадров — массово образованные и лояльные новой власти. Так что, по контрасту с другими странами, советская власть вполне могла выглядеть и выглядела «еврейской».

А ещё тема фанатичности. Действие, напомню, происходит весной 1945 года, более-менее очевидно, что Германия войну проиграла, но фюрер этого не признаёт, и все сомневающиеся в победе Рейха считаются предателями. Умные персонажи книги, понятное дело, в курсе, но в голос тоже не говорят, потому что на них могут настучать. И настучать не только ради того, чтобы сбросить политического конкурента — могут настучать искренне. То есть, полагается наличие огромного количества искренне верящих в победу немцев. Мне-читателю в это поверить сложно, я пытаюсь искать аналогии и понимаю, что мне ещё сложнее поверить в искренность людей, верящих в победу (или хотя бы правое дело) Путина. И тут я понимаю, что всё, приехали — я лично, я столько раз говорил о важности принятия чужих мыслей, о недопустимости опускаться на уровень «он троль / он идиот / он притворяется». Как меня раздражали люди, не верившие в искренность «строителей коммунизма» — ан нет, всё нормально, я такой же как все.

По поводу доносительства Семёнов вкладывает в голову Бормана мысли: «Уже были зафиксированы несколько доносов мальчиков и девочек на своих отцов: „Они смели говорить, что фюрер проиграл войну“» — Борман ничего не говорит на тему морального осуждения таких поступков, но тон рассказа подталкивает к такому осуждению читателя. При том, что культ Павлика Морозова, если я правильно помню 1982 год, всё ещё был официальным.

Быков в своей лекции много говорит о контексте написания книги, рассказывает анекдоты про Штирлица, цитирует Гюнтера Грасса про луковицу (оказывается, это не Шрек придумал), а потом говорит о собственной пьесе на тему «20 лет спустя», в которой постаревший, но выживший Мюллер встречается с аналогичным Шелленбергом, и они несколько действий обсуждают, был ли Штирлиц русским шпионом. И у Быкова есть действительно гениальная концовка, когда на прощание «Шелленберг, встав и щелкнув каблуками, говорит: „Всё-таки что ни говорите, Мюллер, а это были лучшие годы нашей жизни“». Вот взять и сформулировать всю эту советскую ностальгию одной фразой, гениально!

А лекция 1983 года про «Ничего особенного» Виктории Токаревой (она сценарист «Мимино» и многих других хороших фильмов), и вот тут мне точно сказать нечего. Я даже прочитал, но это настолько не моё...

Flat | Top-Level Comments Only

From:

xxxxx.livejournal.com

Мимино это практически такой анти-штирлиц. Вот всё то немногое хорошее, что было в совке это мимино, а вся тошнотина сосредоточилась в штирлице, план Даллеса кстати, ха-ха. Прям какой-то символизм, что это именно к 82 году приурочилось, самый такой "символичный" год

Edited Date: 2018-06-01 08:53 am (UTC)

From:

Сто лекций с Дмитрием Быковым — 1982 и 1983

Page Summary

Style Credit

Expand Cut Tags