Сто лекций с Дмитрием Быковым — 1977
May. 15th, 2018 05:56 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
green_frЛекция 1977 года о романе Александра Крона «Бессонница» — никогда до этого не слышал ни о романе, ни об авторе. Оказался очень близкий мне герой — сидит в своей каморке, людей предпочитает не видеть, что-то там бубнит себе, пишет. Идеальная квартира интроверта: восьмой этаж семиэтажного дома, после последнего этажа лестница, по которой поднимается только он, да приходящая время от времени для уборки и готовки «тётя Евгеша». Молчащий попугай Мамаду («говорящего я не потерпел бы»), про которого герой позволяет себе тешиться иллюзией, что тот любит его и скучает, хотя и считает это перекладывание человеческих эмоций на животных «изменой теории условных рефлексов» (он медик, ученик Павлова). Одним словом, лично мне крайне приятный интроверт, рассказывающий о себе в книге такое, о чём в реальной жизни никакой интроверт и не заикнётся. И рассказывающий, как бы это сказать, «по-взрослому», когда за цепочкой рассуждения нужно внимательно следить, когда за ней интересно следить. Настолько, что я перечитывал случайно пропущенные фразы, чтобы быть уверенным, что я прочёл и «понял» всё.
Герой рассуждает о воздействии алкоголя на человека: «Я не верю, чтобы нормальный человек, который в трезвом состоянии не был, скажем, гомосексуалистом или антисемитом, стал им под влиянием бутылки коньяка» — отличные два примера, одного уровня :-)
Интересное замечание о разнице открытий в науке и искусстве: «если б Архимед или сэр Исаак Ньютон не сделали бы своих знаменитых открытий, их несомненно сделал бы кто-то другой, но не родись на свет Шопен, не было бы и си-бемоль-минорной сонаты».
Или вот другая популярная тема для разговора — отношение к государственному спорту, ощущение болельщика. Герой очень точно называет это «самоутверждением через сопричастность».
Говорит он это журналистке в сцене интервью, очень напоминающей аналогичные сцены из «Гарри Поттера». Пришедшая к герою журналистка вообще не понимает, о чём идёт речь; у неё цель — написать статью, главные строчки которой у неё в голове уже есть; присутствие интервьюируемого — лишь формальность. Читать этот разговор одновременно и интересно (умный собеседник, да ещё и автор книги явно на его стороне, в обиду не даёт), и больно. Потому что нету у нас оружия против такой журналистки. По этому поводу мы с Анютой разговаривали по пути из Гамельна — во Франции было недавно обсуждение требования команды Макрона предоставлять на редактирование тексты интервью президента перед публикацией. Интервью президента — это отдельная тема, это не столько интервью, сколько программные выступления. И отношение журналиста с интервьюируемым здесь не столько желание раскрыть персонаж (для меня именно это — основное предназначение интервью), сколько противостояние двух веточек власти, и поэтому я вполне могу понять возмущение одной веточки, когда вторая пытается контролировать её. Но если оставить случай Макрона, требование предоставить текст интервью перед публикацией для меня абсолютно нормально. И, конечно же, интервьюируемый имеет право абсолютного вето на публикацию, если ему не нравится тот смысл, который журналист увидел в его словах. В ответ у журналиста, конечно же, остаётся право публикации собственной статьи на ту же тему, но не под названием «интервью», а от своего имени. В частности, с прямыми цитатами героя — но если смысл напечатанного расходится с тем, что тот хотел сказать, то у человека должна быть возможность отказаться от «авторства» (а если расходится с реально сказанным — то и подать в суд).
Очень много знакомых, родных тем: «Среднее поколение заметно выиграло от прогресса наших естественно-научных знаний, старики же крупно проиграли. Правда, они стали долговечнее, но что толку — влияние их упало. В прежнее время стариков уважали как носителей опыта. Считалось, что чем дольше человек живет, тем больше знает. Нынче объем информации настолько возрос, что ни одна голова не может вместить всех необходимых сведений, ученый сегодня не тот, кто много помнит, а тот, кто ищет и находит». И тот факт, что это написано автором не только не нашего, но и даже не предыдущего поколения (год рождения Крона — 1909) заставляет задуматься, не та же ли тут вечная история, когда каждое поколение считает себя переломным?
Когда герой приезжает в Париж (с этой точки зрения книга тоже получилась очень родной — он и родился в Париже, и по сюжету туда приехал, и упоминается город регулярно), автор очень красиво сравнивает готических горгулий с эффектом цетробежной силы. А я тут же вспомнил об аренах Пикассо в Noisy-le-Grand, где эта сила была центростремительной (там не столько горгульи, сколько арк-бутаны, но ощущение то же).
Приезд героя в Париж мне больше всего запомнился отвратительной сценой, когда его товарищ и руководитель «героически напился». Я помню, как в институте мне было неприятно наблюдать, как родные мне люди меняются под воздействием алкоголя. До какого-то момента всё хорошо, они просто становятся немного веселее — а потом проходится какая-то граница и всё, человека подменили. И очень обидно — ты хотел общаться с ним, а вместо него сидит кто-то другой, совсем тебе не родной. Это один эффект, а в книге есть ещё и второй, «героический», раздражающий меня не менее первого. Когда русский человек не только нажирается на виду у всех, но ещё и бахвалится — надо же, не умер / не убил никого / яхту почти правильно пришвартовал! А условный немец ого-го! Он после такого же количества алкоголя аха-ха! Вот в этом месте я не уверен, что автор разделял мою точку зрения (здесь вполне возможна разница поколений, как с той же цитатой про «гомосексуалистов или антисемитов»), но описано мастерски, эмоции вызывает как по-настоящему. При том, что лично я не против алкоголя как такового (и искренне надеюсь, что сам не часто переваливаюсь через эту самую грань).
В Париже же герои разговаривают о судьбах цивилизации (напившись, конечно же, но ещё до той границы). О том, как память человечества запоминает генералов, а не учёных. Вот, говорят, авеню Виктора Гюго — а ты знаешь, кто это? Писатель? Как бы не так! Эта улица в честь его отца-генерала!
Во время написания романа не было Википедии, а сегодня читатель без труда выясняет, что нет, авеню названа таки в честь писателя, а папу-генерала звали Жозеф Леопольд Сигизберт Гюго.
Красивая инверсия — русские герои в Париже идут в «настоящий ресторан» и едят там луковый суп. А приехав домой, они рассказывают о фуа-гра, которую, якобы, французы давно уже не едят, это такая сказка для иностранцев. На мой взгляд всё с точностью до наоборот — фуа-гра под новый год есть в каждом доме, а вот луковый суп можно найти только в туристических ресторанах. Интересно, это Франция за 40 лет изменилась, автор напортачил, или же он нарочно заставил героев ошибаться?
Быков говорит больше не о понравившейся мне форме (книга о том, как интересно слушать умного человека), а о содержании. И я в очередной раз затосковал о слабости собственного умения анализировать текст. Я когда-то случайно попал на лекцию о том, как читать художественную литературу (я писал в основном о том, как читать стихи, потому что стихи меня тогда задели сильнее, но там была и проза) — как же хочется ещё того же, да чтобы для взрослых. В любой форме — лекции, книги, интернет, по переписке, как угодно. Читать, пытаться понять, обсуждать, учиться.
Так вот, Быков действительно хорошо говорит о том, что это роман не о работе учёных, и даже не о копании вглубь себя. Её начало о вымирании советской науки. Об её имитации и топтании на месте. О том, как герой в процессе пения дифирамбов своему руководителю вдруг понимает (пусть и не проговаривает), что тот был совсем не таким идеальным, как хотелось в молодости. Затем о месте идеалистов в этой системе. И совершенно крутой переворот в последней трети романа, который я совершенно не почувствовал во время чтения, но который прекрасно понимается постфактум, после лекции Быкова (вот о чём я стонал выше, почему хочется научиться видеть такие вещи самому). Как пишет Быков, об опасности «чересчур однозначных оценок и суждений» :-)
Герой рассуждает о воздействии алкоголя на человека: «Я не верю, чтобы нормальный человек, который в трезвом состоянии не был, скажем, гомосексуалистом или антисемитом, стал им под влиянием бутылки коньяка» — отличные два примера, одного уровня :-)
Интересное замечание о разнице открытий в науке и искусстве: «если б Архимед или сэр Исаак Ньютон не сделали бы своих знаменитых открытий, их несомненно сделал бы кто-то другой, но не родись на свет Шопен, не было бы и си-бемоль-минорной сонаты».
Или вот другая популярная тема для разговора — отношение к государственному спорту, ощущение болельщика. Герой очень точно называет это «самоутверждением через сопричастность».
Говорит он это журналистке в сцене интервью, очень напоминающей аналогичные сцены из «Гарри Поттера». Пришедшая к герою журналистка вообще не понимает, о чём идёт речь; у неё цель — написать статью, главные строчки которой у неё в голове уже есть; присутствие интервьюируемого — лишь формальность. Читать этот разговор одновременно и интересно (умный собеседник, да ещё и автор книги явно на его стороне, в обиду не даёт), и больно. Потому что нету у нас оружия против такой журналистки. По этому поводу мы с Анютой разговаривали по пути из Гамельна — во Франции было недавно обсуждение требования команды Макрона предоставлять на редактирование тексты интервью президента перед публикацией. Интервью президента — это отдельная тема, это не столько интервью, сколько программные выступления. И отношение журналиста с интервьюируемым здесь не столько желание раскрыть персонаж (для меня именно это — основное предназначение интервью), сколько противостояние двух веточек власти, и поэтому я вполне могу понять возмущение одной веточки, когда вторая пытается контролировать её. Но если оставить случай Макрона, требование предоставить текст интервью перед публикацией для меня абсолютно нормально. И, конечно же, интервьюируемый имеет право абсолютного вето на публикацию, если ему не нравится тот смысл, который журналист увидел в его словах. В ответ у журналиста, конечно же, остаётся право публикации собственной статьи на ту же тему, но не под названием «интервью», а от своего имени. В частности, с прямыми цитатами героя — но если смысл напечатанного расходится с тем, что тот хотел сказать, то у человека должна быть возможность отказаться от «авторства» (а если расходится с реально сказанным — то и подать в суд).
Очень много знакомых, родных тем: «Среднее поколение заметно выиграло от прогресса наших естественно-научных знаний, старики же крупно проиграли. Правда, они стали долговечнее, но что толку — влияние их упало. В прежнее время стариков уважали как носителей опыта. Считалось, что чем дольше человек живет, тем больше знает. Нынче объем информации настолько возрос, что ни одна голова не может вместить всех необходимых сведений, ученый сегодня не тот, кто много помнит, а тот, кто ищет и находит». И тот факт, что это написано автором не только не нашего, но и даже не предыдущего поколения (год рождения Крона — 1909) заставляет задуматься, не та же ли тут вечная история, когда каждое поколение считает себя переломным?
Когда герой приезжает в Париж (с этой точки зрения книга тоже получилась очень родной — он и родился в Париже, и по сюжету туда приехал, и упоминается город регулярно), автор очень красиво сравнивает готических горгулий с эффектом цетробежной силы. А я тут же вспомнил об аренах Пикассо в Noisy-le-Grand, где эта сила была центростремительной (там не столько горгульи, сколько арк-бутаны, но ощущение то же).
Приезд героя в Париж мне больше всего запомнился отвратительной сценой, когда его товарищ и руководитель «героически напился». Я помню, как в институте мне было неприятно наблюдать, как родные мне люди меняются под воздействием алкоголя. До какого-то момента всё хорошо, они просто становятся немного веселее — а потом проходится какая-то граница и всё, человека подменили. И очень обидно — ты хотел общаться с ним, а вместо него сидит кто-то другой, совсем тебе не родной. Это один эффект, а в книге есть ещё и второй, «героический», раздражающий меня не менее первого. Когда русский человек не только нажирается на виду у всех, но ещё и бахвалится — надо же, не умер / не убил никого / яхту почти правильно пришвартовал! А условный немец ого-го! Он после такого же количества алкоголя аха-ха! Вот в этом месте я не уверен, что автор разделял мою точку зрения (здесь вполне возможна разница поколений, как с той же цитатой про «гомосексуалистов или антисемитов»), но описано мастерски, эмоции вызывает как по-настоящему. При том, что лично я не против алкоголя как такового (и искренне надеюсь, что сам не часто переваливаюсь через эту самую грань).
В Париже же герои разговаривают о судьбах цивилизации (напившись, конечно же, но ещё до той границы). О том, как память человечества запоминает генералов, а не учёных. Вот, говорят, авеню Виктора Гюго — а ты знаешь, кто это? Писатель? Как бы не так! Эта улица в честь его отца-генерала!
Во время написания романа не было Википедии, а сегодня читатель без труда выясняет, что нет, авеню названа таки в честь писателя, а папу-генерала звали Жозеф Леопольд Сигизберт Гюго.
Красивая инверсия — русские герои в Париже идут в «настоящий ресторан» и едят там луковый суп. А приехав домой, они рассказывают о фуа-гра, которую, якобы, французы давно уже не едят, это такая сказка для иностранцев. На мой взгляд всё с точностью до наоборот — фуа-гра под новый год есть в каждом доме, а вот луковый суп можно найти только в туристических ресторанах. Интересно, это Франция за 40 лет изменилась, автор напортачил, или же он нарочно заставил героев ошибаться?
Быков говорит больше не о понравившейся мне форме (книга о том, как интересно слушать умного человека), а о содержании. И я в очередной раз затосковал о слабости собственного умения анализировать текст. Я когда-то случайно попал на лекцию о том, как читать художественную литературу (я писал в основном о том, как читать стихи, потому что стихи меня тогда задели сильнее, но там была и проза) — как же хочется ещё того же, да чтобы для взрослых. В любой форме — лекции, книги, интернет, по переписке, как угодно. Читать, пытаться понять, обсуждать, учиться.
Так вот, Быков действительно хорошо говорит о том, что это роман не о работе учёных, и даже не о копании вглубь себя. Её начало о вымирании советской науки. Об её имитации и топтании на месте. О том, как герой в процессе пения дифирамбов своему руководителю вдруг понимает (пусть и не проговаривает), что тот был совсем не таким идеальным, как хотелось в молодости. Затем о месте идеалистов в этой системе. И совершенно крутой переворот в последней трети романа, который я совершенно не почувствовал во время чтения, но который прекрасно понимается постфактум, после лекции Быкова (вот о чём я стонал выше, почему хочется научиться видеть такие вещи самому). Как пишет Быков, об опасности «чересчур однозначных оценок и суждений» :-)
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2018-05-15 06:54 pm (UTC)Это ты на комплимент напрашивается 😊
no subject
Date: 2018-05-15 07:49 pm (UTC)no subject
Date: 2018-05-15 08:04 pm (UTC)"Соглядатая" и "Подвиг", например, просто читали подряд фразу за фразой и добирались до смыслов. Это увлекает и становится привычкой.
no subject
Date: 2018-05-16 07:14 am (UTC)