Мой сын — иностранец

Открыли банку сгущёнки. Рассказали мальчику про этот культовый продукт, он попробовал — нет, говорит, спасибо, не вкусно...

Книги про Березовского

Прочитал сначала «Большую пайку», а потом, в противовес, «Крёстный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России». Очень интересно читать описание одного и того же с настолько противоположных позиций: Юлий Дубов (автор «Пайки») откровенно симпатизирует своему герою, Хлебников (автор второй книги) своё мнение даже вынес в название книги. В итоге книги дополняют друг друга: читаешь в «Пайке» о том, как в России приняли таможенные сборы на импортируемые машины, и удивляешься, почему автор так долго разжёвывает этот довольно проходной по сюжету момент. Особенно, если учесть, что герои книги к новому закону не имели никакого отношения — они это через слово повторяют. Потом читаешь «Крёстного отца» — а там на Березовского огромная телега, как он через Кремль подло продавил таможенные сборы, чтобы всех конкурентов потопить. И как они все друг друга чуть в итоге не перестреляли. И понимаешь, почему Дубов так долго отмазывается.

---

От «Большой пайки» складывается ощущение, что для успешного начала большого бизнеса в те годы достаточно было знать иностранца. Любого. Это знание (вкупе с желанием делать деньги) автоматически превращает тебя в миллионера. «Крёстный отец» в этом смысле куда внятнее — становится понятно, что с одного стабильного состояния (СССР) в другое (задуманная «свободная экономика») невозможно перепрыгнуть в один день. А при постепенном переходе невозможно продумать все возможные последствия. В итоге страна идёт через нестабильные состояния, в которых появляются возможности арбитража. И при некотором внимании и наглости этими арбитражами можно успешно пользоваться.

А потом, когда ты стал большим и сильным, эти арбитражи ты создаёшь сам. Прекрасный пример со льготами разным спортсменам / слепым / афганцам — я помню мочилово, но я не совсем внятно понимал причины. Оказывается, государство с какого-то перепугу выдало куче благотворительных организаций субсидии не просто деньгами, а таможенными льготами. И в результате какое-нибудь общество защиты глухих экспортировало весь русский алюминий, дзюдоисты — импортировали автомобили, ну и так далее.

---

В книге встретился тот же типографский баг (или это всё-таки мода нынче такая?) с ударением, что и в мемуарах Варенцова.

А ещё, странность в предложениях, начинающихся со слова из одной буквы — после этого слова пробелы до следующего слова существенно больше всех остальных (хотел было опять блеснуть умным словом, но вовремя перепроверил его значение). Я и на работе всех терроризирую, отмечая двойные пробелы в официальных документах...

---

Самый сильный момент в «Пайке» — это «Инетрлюдия». Я попытался найти её в электронном виде (чтобы скопировать сюда текст, а не набирать), и понял, что подавляющее большинство электронных вариантов идёт с «Интерлюдией» из буквально двух фраз. И вообще, что существует какое-то несчётное количество вариантов романа, есть форумы, на которых сравниваются порядок глав в разных изданиях (напоминает историю с «Волхвом»).

Так вот, события происходят в начале 1991 года — Прибалтика, Невзоров, «Наши» (я аж вздрогнул, подумав, что нынешние «Наши» — это результат тех, но Википедия прекрасно показывает различие). Героев на этом фоне колбасит (я как раз читал эти главы в конце февраля, перемежая новостями из Киева, меня колбасило примерно в том же режиме), и вдруг один из них говорит:
— Помнишь, как на «Курской» устроена пересадка с радиуса на кольцо и обратно? — продолжал Сергей. — Не помнишь? Ладно, я расскажу. Там есть такой подземный, ну под станцией, переход. И в него идут две лестницы. По одной идёт поток с радиуса на кольцо. а по другой — наоборот. И эти потоки пересекаться не должны. Представляешь? Так вот, в час пик эти две лестницы забиты до отказа, потому люди по ним идут очень медленно. Просто ползут. И некоторые умные люди, чтобы сэкономить время, пытаются пройти навстречу потоку. Их обычно не так много, но встречный ручеёк в каждом направлении всегда присутствует. Я сам так иногда делаю и по опыту знаю, что действительно получается быстрее. А те, кто идут в правильном направлении, этих хитрожопых умников очень не любят. Обзывают их по-всячески, норовят портфелем по ноге стукнуть и так далее. Но это ничего не меняет. А сегодня я потрясающую сцену наблюдал. Иду на пересадку. Лестница забита. Все тихо ползут вниз, и узенький ручеёк, как водится, навстречу. На вторую лестницу посмотрел — там такая же картина. Ладно, думаю, пойду по правилам. Иду, черепашьим шагом. А прямо передо мной ползёт какой-то пенсионер, злой, красный, потный, бурчит что-то себе под нос. На середине лестницы он вдруг взрывается, хватает за воротник тётку, пробивающуюся против потока, и орёт благим матом — куда прёшь, да деревенщина, да лимитчица, да что ж ты не знаешь, что по этой лестнице надо только вниз идти, ну и всё такое. Тётка сначала растерялась, замахала руками, а потом сказала ему удивительную вещь. Знаешь какую? Иди, говорит, старый хрен, посмотри, что на другой лестнице творится. Знаешь, говорит, сколько там ваших в неправильном направлении идёт? Уловил?
— Пока нет, — признался Виктор.
— А зря. У нас народ особый. Он умеет внутри себя делиться на наших и ваших не по цвету кожи, классовой принадлежности, религиозным идеям, — это само собой. Он умеет на наших и ненаших делиться по тому, кто в каком направлении по лестнице ходит. И Невзоров эту национальную особенность гениально угадал. И воспользовался на все сто. А ты со своими рассуждениями о вере, свободе, порядочности и прочем всё равно дальше кухни не продвинешься. Потому что никто даже не поймёт, о чём ты говоришь и почему столько шума. Ибо сказано слово — наши или не наши. И в этом альфа и омега современного русского национального характера состоит.

Постоянное, постоянное противопоставление друг другу. Оценка и самооценка. Как правильно, а кто ошибается. Кто не с нами — тот против нас. А кто против нас — он или тупой, или ему заплатили. Давайте все добрые объединятся, чтобы поскорее убить всех злых.

Что на фоне современной российско-украинской политики разругались куча друзей — это пол беды. Меня больше всего угнетает вопрос — что дальше? Люди понимают, что вторая половина страны не разделяет их мнения, но при этом ждут, что эта вторая половина осознает свои ошибки. Как на Украине (восток — запад), так и в России (за Путина — против Путина). Плана жить в стране, в которой не все согласны шагать в ногу (в каком бы то ни было направлении) нет ни у кого. Вот и блокируют друг друга (от блогов до телеканалов), считают это вполне нормальным действием. Обвиняют друг друга в продажности, теряют время, идут в тупик.

---

А Хлебников немного пошатнул моё виденье экономики времён развала СССР. Читая Гайдара, я нарисовал себе картинку давно пришедшей в упадок экономики, которая и так на ладан дышала, а тут ещё и перестроить не получилось. Попытались реанимировать — но по политическим причинам реформы довести до конца не удалось, вот и маємо те, що маємо.

А тут — нет, Хлебников не описывает советскую экономику процветающей. Но все реформы в его описании выглядят просто налетевшими коршунами, которые тупо пытались урвать хоть что-то. О восстановлении, работе на долгосрочную перспективу и речи не шло.

И в таком описании под конец книги невольно начинаешь ждать спасительного Путина с его холодным сердцем и железной рукой. Способного дать государству силы, чтобы победить опутавшую его мафию. К сожалению, книга написана в 2000 году, а в 2004 автора уже застрелили на улице (для любителей чернухи Википедия рассказывает, как Хлебникова с пятью пулевыми ранениями довезли до больницы, живого занесли в лифт до реанимации, но лифт застрял. В лифте Хлебников и умер), так что непонятно, что автор думал бы про сегодняшнее государство и опутавшую его мафию. Но это уже другой вопрос.